В мае этого года вышла вот такая зарисовка.
Интересно увидеть ваши мнения.
______________________________________________________

Я брел по лесу, среди деревьев, мокрый от дождя и уставший после десятков дней пути. Руки гудели, ноги ныли, мелкие ранки вспыхивали все новой болью; я чувствовал, что силы мои на исходе.
Я давно шел. Ночь сменялась днем, солнце – луною, усталость – жаждой, голод – страхом. Я слышал вой волков и чириканье птиц. Стрекот цикад и шуршание кустов. Уханье сов и рев медведей. Все они стремились меня нагнать, ото всех я прятался и скрывался столько дней, что потерял им счет.
Я не боялся, что бывший хозяин пошлет погоню. Рабом меньше, рабом больше – не велика разница, к тому же я никогда не был хорошим работником. Но пришло время, и я сбежал, боясь и отрешаясь от всего. Но у свободы был солоноватый вкус пота и крови.
И вот я здесь. Мокрый, голодный, замерзший, злой и обессиленный. Мои глаза уже не различали оттенков зеленого, они все слились в одну толстую мшистую пелену, сквозь которую я все время продирался.
Очередной день почти подошел к концу, как и моя воля, мои силы, моя целеустремленность. Я позволил себе упасть на колени, и кожу тут же обожгла новая боль, а уши – громкий треск сухих веток. Я стал заваливаться вперед, хотел упереться в землю руками, но руки более меня не слушались. Я упал навзничь, лицом в такую приятную, такую мягкую, такую милосердную траву, мечтая только об одном – заснуть и не просыпаться больше никогда.
Однако звуки и образы все же проникли в мое желающее умереть сознание. Я слышал неясные шумы и шорохи, я слышал голоса, высокие и низкие, они, казалось, что-то пели, а может быть шептали. Я верил, что умираю, я хотел этого и молился об этом даре. Наверное, все это мне приснилось, потому что, когда я открыл глаза, сквозь листву пробивалось солнце. Я был, увы, жив, и голод, жажда, боль и злость наступили с новыми силами. Я заставил себя встать, и когда вставал, зацепился о сук остатками своей рубахи. Раздался треск, и мои лохмотья опали на землю, подобно пожухлым осенним листьям. Я подобрал это тряпье, сжал его в кулаке и стал передвигать ноги. Я заставлял себя идти,  и это была война за каждый шаг, за каждый вдох. Несколько раз я падал без сознания, а когда приходил в себя, вставал и вновь делал эти маленькие шаги.
Я проклинал свободу. Я вопрошал самого себя, о чем я думал, покидая хозяина. О том, что я, с детства работающий на шахте, вдруг научусь охотиться? Или собирать ягоды? Отличать ядовитые от съедобных?
Я проклинал свободу. Я был слишком молод, чтобы умирать, и слишком глуп, чтобы самостоятельно выжить в этом дремучем лесу, где нет больше никого, кроме зверей, птиц и насекомых.
Я проклинал свободу. Я проклинал мать за то, что она меня родила невольником, я проклинал хозяина за то, что он не убил меня еще в детстве, я проклинал свою шахту за то, что она не засыпала меня камнями. Я проклинал всех. Я проклинал все.
Этот новый день дался мне тяжелее всех предыдущих вместе взятых. Когда я в очередной раз потерял сознание, то очнулся уже ночью, от дикой боли. Встрепенувшись, я спугнул какого-то мелкого зверька, вознамерившегося меня съесть и едва не обглодавшего мне руку. Я лишился фаланги безымянного пальца левой руки, но эта потеря меня не очень-то волновала. Намного больше меня волновала иступляющая боль, заполнившая все мое естество. Я знал, что больше не смогу встать, больше не смогу идти. И, хотя потеря фаланги не была смертельна, я знал, что это конец. Я застонал, затем раскрыл пошире глаза и стал вслушиваться в лес. А он мне ответил сюрпризом.
- Где вы?
Женский голос, дивный, как музыка, вонзился в мое сознание. Я застонал еще раз и услышал приближающиеся шаги. Она меня слышала, и это было замечательно. Каким счастьем было услышать чей-то голос спустя столько времени, пускай даже на смертном одре!
- Я тут, - прокряхтел я, стараясь говорить как можно громче. И она меня услышала. Над моим лицом склонилась девушка. Я не видел ее лица, но я чувствовал аромат трав с тончайшей примесью запаха гниения, исходивший от нее. Я слышал шорох ее одеяния. Я чувствовал быстрые и легкие прикосновения – так умеют только женщины.
- Вы истощены, - констатировала она. – Я вам помогу.
Я хотел было усмехнуться, но вовремя спохватился. Эта бесполезная усмешка забрала бы слишком много сил, которых и так осталось мало.
- Вы умираете? – спросила она, бережно поддерживая мою тяжелую голову.
- Пожалуй
Я удивился такому вопросу. В нем не было лишних примесей, то был простой искренний вопрос. Вопрос, который глупо задавать.
Тут ветер качнул кроны деревьев, и в образовавшиеся прорехи заглянула полная луна, на мгновение озарив мерцающим светом окрестности. За это краткое мгновение я увидел пару длинношеих оленей с ветвистыми рогами и белыми пятнышками на спинах. Они были впряжены в повозку… нет, не в повозку. В корабль! Дивный корабль на колесах! Его алые паруса на миг раздулись, а потом снова обвисли, но это был миг триумфа, миг великолепия! За этот миг я увидел лицо девушки, изъеденное язвами, ее наполненные кровью глаза и тощие руки. И когда луна снова спряталась за деревьями, я стал, наконец, воспринимать присутствие этого прекрасного корабля. Я стал слышать тихое фырчание оленей, стал замечать неясные огоньки на корабле, поскрипывание досок, на которых кто-то едва дышал, с трудом ворочался.
- Я вас не брошу…
Она осторожно подхватила меня под руки и потащила к кораблю. Там она, шипя от натуги, положила меня на палубу и запрыгнула следом сама. Я закрыл глаза и снова стал слушать. Я понял, что рядом со мной лежали живые и мертвые. Я ощутил, как девушка легла рядом со мной и положила голову мне на плечо, как она печально вздохнула.
Я понятия не имел, кто она такая, и чем больна, смертельно ли это. Не знал, кто все эти люди. Я не знал, как они тут оказались и по какой причине. Я не знал, куда делись все их припасы и умеют ли они охотиться. Я не знал всего этого, но одно я понял точно.
Завтра утром никто не проснется.
Корабль со временем покроется мхом, плоть сгниет, обнажив кости и души, обнажив самые страшные тайны, вроде тайны беглого раба.
И удивительный корабль-призрак безмолвным изваянием останется в этом лесу, охраняя наш последний приют, охраняя место последней беседы, последних вдохов и прикосновений. Памятником нашим судьбам.